Романтизм и национальная идея
Романтизм был литературно-художественным течением, который поставил во краю угла человеческого существования этническую принадлежность и язык народа.
Steliu Lambru, 07.08.2017, 16:42
Романтизм был литературно-художественным течением, который поставил во краю угла человеческого существования этническую принадлежность и язык народа. Продукт западного мышления, романтизм нередко рассматривался, как реакция на универсализм классицизма и космополитизма. Традиция, история, и язык общины, которые разделяют все её члены стали основами, на которых зиждился мир для романтиков. А национальное государство стало политической формой выражения романтических идей. Румынский романтизм не был исключением в этом смысле, становясь первым моментом поодключения румынского пространства к идеям Запада. В трех румынских княжествах влияния романтизма шло из двух направлений: в Молдове и Валлахии из французского мира, а в Трансильвании — из немецкого.
Мы спрочили литературного историка Иоана Станомира в чем заключался проект романтизма и, как он был воспринят в румынском пространстве.
«Романтизм в европейском и в румынском пространствах создают новую картину этнических общин. На самом деле, эта картина является переосмыслением их идентичности. Все начинается с исследования археологического и культурного наследия, и заканчивается созданием пантеона, в котором находятся отцы народа и и другие модели, которым следует следовать. Этот рецепт берет своё начало в Запданой Европе и, со значительным опоздением, начинает реализовываться и в румынском пространстве. Если говорить об эстетической чистоте течения, то надо сказать, что румынский романтизм характеризуется компилятивностью и эклектикой. У многих наших романтиков встречаются и страницы в классическом духе — достаточно вспомнить Григоре Александреску. Другие романтики начинают в духе романтизма, но переходят к классицизму — тут характерен пример Василе Александри. По-настоящему чистых романтиков не так-то и много. Их романтизм кажется нам сегодня крикливым и трудночитаемым, как у Константина Росетти. Румынский романтизм соблюдает европейский рецепт в том, что касается переосмысления самого себя. Наш романтизм оставил после себя полную палитру образов — от руин до праотцов, и кончая вспоминаниями о былых делах румынского оружия ».
Для решения проблемы модернизации и обретения государственности, выбор истеблишмента в Валахии и Молдове пал на французский романтизм, в то время как румыны в австрийской империи предпочли немецкую романтическую модель.
«Основная разница между двумя романтизмами заключалась в определении нации. Немецкий романтизм был в определенной мере органичным, консервативным и ксенофобным. Его влияние очевидно не столько у поколения 48-го года, сколько у Эминеску. В его творчестве наиболее сильно ощущается влияние немецкого романтизма. В Трансильвании чувствуется влияние иосифистского просвящения и дух революционной идеологии. Но революция в Трансивльвании имеет весьма парадоксальный характер, потому что — с европейской точки зрения — она является контрреволюцией, направленной против ксенофобских эксцессов революции европейской, какой была революция в Венгрии».
Революция 1848го года стала вершинным проявлением румынского романтизма. Она положила начало реформированию и модернизации румынского пространства. У микрофоана Иоан Станомир.
«Румынский романтизм — это 48ой год, и все персонажи этой семейной картины стали более или менее блестящими участниками политической жизни, создавая литературно-культурные или секретные общества, продолжая действовать в изгнании, а потом, по возвращении на родину, вовлекаясь в рашенеи насущеных проблем 60-х — 70-х годов, когда это поколение и выдыхается. Очень многое заваисит и от долголетия романтиков. У нас есть примеры романтиков, которые переживают прериод затмения, как это случилось с Григоре Александреску, или в творчестве которых происходят мутации и метаморфозы, как это произошло с Хелиаде Рэдулеску. Есть и примеры занковых романтиков, образом которых воспользовалась впоследствии коммунистическая пропаганда. Таков Николае Бэлческу, вошедший в канон своей героической смертью. Существуют и романтики, которые отказываются от литературной карьеры, и полностью посвящаются политике, как это было с Александром Росетти. Есть и романтики, как Боллиак, который был скорее журналистом, чем поэтом. Речь идет о семейной кратине, которую можно назвать словами Паула Корня — «люди первопроходцы»».
Со временем романтизм стал основной культурной установкой. Так родилась стандартная культура или канон.
«Если говорить о некоем механичеком и искажающем восприятии, то я бы привел пример Димитрия Болинтиняну. У него вспоминают главным образом его исторические легенды, которые яляются на самом деле небольшим учебником революционного патриотизма. Эти исторические легенды стали учебником поведения и навсегда закрепили в мифах ряд исторических деятелей. Канонический взгляд на Болинтиняну обошел, однако, стороной самое глубокое и живое произведение Болинтиняну, его поэму «Конрад», которая является небольшим румынским эквивалентом байронского «Паломничества Чайльда-Гарольда». Байронизм был модой, влияния которой не избежали румынские романтики».
Национальное единство стало для романтиков ключем модернизации и национальной эманиспации — считает Иоан Станомир.
«Выражение «национальное единство» родилось как раз в результате этого революционного мышления. То, что мы воспринимаем, как часть канона, фигуру господаря Михая Храброго — объединителя, было на самом деле изобретением Флориана Аарона и Николае Бэлческу, а также Георге Бибеску, который начал пользоваться его мантией по случаю официальных церемоний. Национальное сознание является анахронической формулой, к которой мы прибегаем для того, чтобы дать объяснение поведению, которое никак не связано с его проявлением в той эпохе. Несомненно, что революционеры 1848го года мечтали об объединении румынских княжеств. В том, что касалось Траснильвании и Баната дела обстояли сложнее, потому что там существовало федералистское течение, которые ориентировалось скорее на Центральную Европу, чем на Карпаты. Не следует забывать, что отношения трансильванских и банатских романтиков с Австрийской Империей были непростыми, и что многие из них встали под флаги империи для того, чтобы устоять перед напором венгерского респебликанства».