Портрет мучителя
Слово «мучитель» - по румынски torţionar вошло в румынский язык после 1989 года, и принадлежит группе однокоренных слов глагола «мучить» - a tortura.
Steliu Lambru, 06.03.2017, 14:40
Слово «мучитель» — по румынски torţionar вошло в румынский язык после 1989 года, и
принадлежит группе однокоренных слов глагола «мучить» — a tortura. Коммунистические тюрьмы были
средой, породившей этого персонажа, появившегося в истории Румынии, и он
является ещё одним определяющим примером того, что означал коммунистический
режим в Румынии в период 1945-1989 гг. Мучитель — был заключённый, который
мучил своих соседей по тюрьме, чтобы перевоспитать их в духе коммунистической
идеологии, но он не был едиственным в этом роде. Через обобщение, мучителями
стали называть и тех, кто подвергал заключённых пыткам, от простых надзирателей
и следователей, до директора тюрьмы или трудового лагеря. Процедура была похоже
на промывание мозгов, однако иногда доводилась до стерении личности и создания
фальшивой социальной действительности. В коммунизме, она была также известна
под названием «Эксперимент Питешть», по названию города, где находилась тюрьма.
Румыны видели и как выглядел такой персонаж. На
первый взгляд, это был обычный человек, у него даже была семья, социальная
жизнь, мнения и убеждения. Такие имена, как Александру
Николски, Александру Дрэгичь, Георге Крэчун, Александру Вишинеску, Ион Фичор,
наряду с другими, менее известными, составляют пано ужаса, стыда и деградации,
до которой может опуститься человеческое существо.
Профессор
Сорин Ботез был членом лиьеральной молодёжи и просидел 15 лет в
коммунистических тюрьмах. В 2001 году, в интервью для Центра устной истории Румынского
радио, Сорин Ботез попытался вспомнить те годы спокойно и отвлечённо, насколько
это было возможно.
«Несмотря на то, что я один из очень немногих
выживших, которые не «сломались» во время перевоспитания, и не пошли на
компромиссы, которые затронули бы их честь и принципы, зная, каким страшным был
тот период, не спешу осуждать остальных, за исключением тех, кто поступил как
поступил без мучений, а просто из трусости или подлости. Этих я осуждаю и очень
хочется видеть их разоблачёнными. Но этого никогда не случится. Следует чётко
отделить тех, кто сломался во время перевоспитания, потому что их мучили
превыше возможности мозга всё это перенести, потому что дело было в мозге, а не
в мышцах и сухожилиях. Те, кто сломался, когда их мозг взорвался — это одно, и
совсем другое те, кто сделали все мерзкие дела просто потому, что им пообещали
что-то.»
Рассказы
людей, которые имели дело с мучителями, садистскими представителями
коммунистического тюремного режима, вызывают только страх. Профессор Сорин
Ботез:
«Я всегда опасаюсь, когда говорю о вещах, намного
превышающих грани вероятного. Я всегда опасаюсь, что люди могут подумать, что я
выдумываю, или что я преувеличиваю. Потому что мой опыт включает не только мои
муки, но и муки остальных, свидетелем которых я был. Это просто немыслимо,
немыслимо! Избиения в политической полиции Секуритате были детскими играми,
потому что били тебя полчаса, три четверти часа, а потом сутки ты был свободным
и мог восстановить свои нервы. То есть был свободным в камере, чтобы кто-то не
понял неправильно. А во время перевоспитания, избиения шли круглосуточно. Между
тюрьмами в Питешть и Герла существует важная разница. За несколько месяцев эти
великие негодяи, великие мучители, великие мерзавцы, накопили опыт и научились подвергать пыткам, то есть не
трогать, не разрушать жизненноважные органы. Чтобы не убить сразу, двумя
ударами, чтобы заключённый упал и избавился от мучений. Потому что ничего не
хотелось больше, чем избавиться от мучений смертью, потому что другой надежды
не было. И у тебя не было ни минуты отдыха в те дни, недели, месяцы мучений,
потому что они не прерывались, они только действовали так, чтобы не убить тебя.
И потом всё начиналось сначала. Если, например, они слишком сильно ударили твою
правую руку, то переходили к левой и давали время правой восстановиться. Они
стали настоящими специалистами в этом деле, наверное лучшими, чем в средние
века. И они это делали с такой радостью, с таким чувством превосходства! Когда
перед ними люди падали и орали, умоляли о пощаде на коленях, эти мерзавцы
чувствовали себя такими «великими», что невольно задаёшься вопросом, как они
могли родиться по образу и подобию Божьему.»
У Сорина Ботез есть и объяснение того, как ему
удалось выжить в тех условиях:
«В мой ум застряло тогда слово «нет», но в равной
мере могло бы застрять и слово «да». Бог поддержал меня, чтобы я не сломался,
другого объяснения просто нет! Кстати, в процесс перевоспитания я вступил
скептиком, чтобы не сказать неверующим, а вышел из него глубоко верующим. И
только потому, что у меня есть твёрдое убеждение, что существует сила, которую
я не могу определить, и эта сила не позволила мне стать мерзавцем и игвергом. И
остаться таким же, каким я был всегда. Я помню как однажды, на одном из
начальных этапов перевоспитания, они избивали мои ладони, пока на
противоположной стороне выступила какая-то жидкость, как плазма, я не знаю ,что
это было. Часть ладони вспухла и почернела, а на противной стороне, на руке,
сочилась какая-то жидкость. Потом ещё били по голове. Я удивляюсь, как я не
стал полным идиотом. То есть я стал идиотом, если думать, на протяжении 10 лет,
что дела могут улучшиться, но всё-таки полным идиотом я не стал. Столько меня
били по голове. Когда у мучителя начинала болеть рука от избиений, приходил ему
на смену другой, и всё начиналось с начала».
Портрет мучителя похож на портрет нормального
человека. Однако его психологический портрет открывает размеры зла, до которого
доходят, когда условия становятся самыми неблагоприятными.