Воспоминания о межвоенной Пасхе
История фиксирует не только особые, необычные моменты, когда люди отмечают религиозные праздники.
Steliu Lambru, 27.04.2020, 16:30
История фиксирует не только особые, необычные моменты, когда люди отмечают религиозные праздники. История также внимательна к повторяющимся в повседневной жизни обычаям и ритуалам, и к их восприятию. Недавняя история имеет то преимущество, что возвращает в коллективную память обычаи и события, пережитые людьми, которые до сих пор их помнят и могут о них рассказать. Одним из таких событий является Пасха, то, как она отмечалась в межвоенный период, период максимальной свободы и процветания в Румынии, о котором большинство людей помнят из рассказов представителей предыдущего поколения. Воспоминания очевидцев о Пасхе в межвоенной Румынии, записанные Центром устной истории Румынского радио, свидетельствуют о спокойной, патриархальной атмосфере. Именно о такой атмосфере вспоминал и врач, профессор, поэт, эссеист и переводчик Константин Димофтаке Зелетин, рассказывая о Пасхе в своём детстве, которую его отец, священник Николае Димофтаке из коммуны Бурдусач, уезда Текуч, на востоке Румынии, отмечал с воодушевлением.
«Пасха была для нас своего рода сверхпраздником, нас охватывал трепет, когда Пасха приближалась! Папы в основном не было дома, потому что, будучи чрезвычайно правильным, он ходил по домам с молитвой поста. Коммуна была очень большая, со множеством деревень, разбросанных по холмам, за лесами, и он ходил от дома к дому, даже если шёл дождь, даже если была грязь, и разговаривал с каждым человеком, выполнял свою тайную, секретную работу, и каким-то образом для этих людей, из разбросанных на километры землянок и домов, это и была Пасха, или преддверие Пасхи, если хотите. Отец, который был чрезвычайно правильным человеком, долго выполнял эту часть своей работы, и возвращаясь ночью домой, падал от усталости».
Перед Пасхой роли и задачи разделялись, но людям нравилось вместе выполнять другую работу. Например, выпечка куличей, в которой принимали участие все члены семьи. Константин Димофтаке Зелетин.
«Выпечка куличей было зрелищем и ритуалом. Мама всегда готовила куличи, когда папа был свободен, если можно сказать, что папа был свободен. У нас было большоё корыто, и она делала 20 кг куличей. Мама была попадьёй, и на Пасху к ней приходили люди. Она делала особые куличи, с большим количеством масла, масла от наших коров, конечно. Два великих ритуала были священными, и нас всегда удивляли. Во-первых, качество куличей, которое зависит от замешивания. Не каждый может замешивать куличи. Мой отец, который был сильным и атлетически сложенным, брал тесто, поднимал его до потолка, а затем бросал в корыто, а потом снова поднимал и снова бросал… Мама наливала растопленное масло, и так они месили тесто для куличей. Во-вторых, при выпечке куличей на меня производило впечатление убеждение мамы, что куличи могут «простудиться», как раздетый человек после горячей ванны. Не следовало открывать дверь, было необходимо хранить тепло в комнате, температура должна быть постоянной, не следовало поднимать ткань, которой накрывалось тесто. Таким образом, куличи хорошо поднимались».
По обычаю, праздник завершался походом в церковь, где Константин Зелетин проникался в полной мере встречей с Богом.
«Подготовка к Пасхе заканчивалась Воскресением. В ночь Воскресения работа была почти завершена, мама была очень усталой, мы все были очень, очень усталыми. Мы рано ложились спать и вставали, я думаю, около половины двенадцатого, так как церковь была очень близко. На самом деле, нас пробуждал колокольный звон, весьма специфический. Кто-то, когда изготовляли колокол несколько десятилетий назад, пожертвовал много серебра колокольному заводу. Чем больше серебра, тем звонче звук колокола. Для меня пробуждение осталось связанным с ощущением священного холода, который, кстати, напоминал страх. Это был и мой страх, страх войти в церковь, в детстве. Я был застенчивым. Никто не смотрел на меня, каждый думал о своей участи, о своих великих мыслях, и мы были, мой брат поменьше, а я побольше, просто потерянными.»
Родители Константина Зелетина вместе с общиной создавали волшебную атмосферу Пасхи его детства для него и других детей. Из этой атмосферы исчезало зло мира, и оставались только надежды.
«Я искал маму глазами и видел, как она садилась. У неё было своё место, которое люди сохраняли для неё, церковь была переполнена, но это место было пусто и там лежал цветок. И когда приходила мама, женщина откладывала цветок в сторону. Во-первых, она была попадьёй, во-вторых, учительницей, и в-третьих, организатором хора. Мама была довольно хорошим музыкантом, и в этой маленькой деревне она организовала хор на четыре голоса. И она меняла литургии, литургия по Чайковскому, литургия по Мандичевскому, мама не пела случайно, не повторялась и не подражала кому-либо. Время от времени я видел, как она, дирижируя, поворачивала голову к царским воротам, и отец давал ей оценку».
Детские воспоминания самые идиллические и самые красивые, несмотря на то что взрослая действительность более сложная. И тем более они ценны, если они относятся к прошлому миру праздника, фантастики, совершенства.
